«Назад в будущее»

После «Маски» на Эрика Штольца смотрели как на актёра, который может вытянуть даже сложную драму, и в

Голливуде он считался очень перспективным парнем. Поэтому, когда Роберт Земекис запускал в производство

«Назад в будущее», выбор Штольца на роль Марти Макфлая казался почти идеальным: молодой, яркий, уже с

громкой работой за плечами. Съёмки пошли бодро, и первые недели казалось, что всё на месте. Но постепенно на

площадке накопилось странное ощущение: сцены были сыграны точно, даже слишком точно, а фильм будто

тяжелеет. Штольц делал Марти реальным подростком в стрессовой ситуации — с тревогой, внутренним

напряжением, серьёзным взглядом на происходящее. А сценарий требовал другого ритма: чтобы герой не только

переживал, но и смешил, легко «прыгнул» в приключение и тянул за собой зрителя.
В какой-то момент стало ясно, что проблема не в старании и не в таланте, а в самой тональности. Земекис с

продюсерами пересматривали отснятое и видели один и тот же перекос: эпизоды работали как драматические, а

должны были лететь как комедия. Решение созрело тяжёлое — остановить съёмки, отложить проект и разойтись

с актёром, хотя это значило выбросить пять недель работы и начать почти с нуля. Пауза вышла нервной не

только для команды, но и для тех, кто уже вжился в свои роли. На площадке все успели притереться, найти

общий тон и даже какие-то маленькие привычки в игре партнёров, а теперь это надо было стирать. Особенно

переживал Кристофер Ллойд, который строил своего Дока Брауна на точных реакциях на Марти и боялся, что

второй раз «поймать» тот же живой контакт будет почти невозможно.

Майкл Джей Фокс в то время играл в ситкоме «Семейные узы», и все знали, что его лёгкость — не маска, а

настоящая внутренняя скорость. Его график был безумным: днём — телевидение, ночью — кино, иногда он

приезжал на площадку уже на автопилоте, но именно эта усталость странным образом усиливала образ Марти,

вечно бегущего и попадающего в неожиданные передряги. Самое болезненное началось после возвращения к

работе: пришлось переснимать вообще всё, где был Штольц. Те же декорации, те же ракурсы, те же трюки, только

теперь с другим человеком и другим настроением.
И вот тут случилась магия, ради которой кино и затевают. Марти стал не просто парнем, который случайно влип

в приключение, а мотором всей истории: он шутил, паниковал, язвил, восхищался — и всё это в одной сцене, без

ощущения игры на публику. Док рядом с ним зазвучал иначе — более взвинченно, азартно, и их дуэт резко ожил,

будто фильм наконец нашёл правильное сердцебиение. Про Штольца с тех пор говорят мало не потому, что его

роль была провальной. Скорее наоборот — он оказался «слишком хорош» для другой версии фильма, которая в

итоге не случилась. Он почти не комментировал эту историю. Зато сам фильм после возобновления съёмок

выстрелил так, будто вся эта остановка была необходимой перезагрузкой, без которой «Назад в будущее» могло

стать совсем другим кино.

«История игрушек 2»

В середине девяностых «История игрушек» взорвала индустрию так, что продолжение захотели сразу же, почти

по инерции успеха. У Disney тогда был простой и очень прибыльный план: если мультфильм стал хитом, ему

быстро делают вторую часть под видеопрокат — дешевле, быстрее, без больших рисков. Для зрителя это

выглядело как подарок, для студии — как ещё одна касса на уже готовом имени.

Именно по этой схеме сначала и стартовала «История игрушек 2». Проект запустили как видеосиквел, с

жёсткими сроками и расчётом на экономию, будто это просто ещё один «домашний» выпуск. Команда Pixar в

такой модели чувствовала себя как на беговой дорожке, которую постоянно ускоряют: всё надо делать «на раз-

два», а времени на поиски, шутки и эмоции почти нет. Под это давление фильм начал складываться странно. По

воспоминаниям людей из студии, ранняя версия получалась аккуратной, но холодной: сцены вроде работали, а

души и живого смеха, за которые полюбили первую часть, не было. Внутри Pixar росло раздражение, потому что

подход «быстро и дёшево» просто не подходил этим героям.

Точку поставил Джон Лассетер. Он посмотрел материал и назвал его фактически «непригодным для выпуска».

После этого последовало резкое решение: режиссёра Эша Брэннона отстранили, а сам Лассетер взялся за

спасение фильма. Производство остановили, чтобы не тянуть в будущее версию, в которую никто не верил. Но

остановка была короткой и раздражающей. Дата релиза уже висела на стене как приговор, под неё подписали

контракты и выпустили лицензии на игрушки, а значит назад дороги не было. Фильму дали меньше года, чтобы

заново придумать историю, перезаписать голоса, перестроить сцены и подготовить всё к кинотеатрам, хотя

изначально никто не планировал такой масштаб.
Работа после возобновления съёмок превратилась в спринт на выживание. Аниматоры жили в студии, ночевали у

компьютеров, шлифовали кадры до утра и снова возвращались к ним днём. Многие рассказывали, что это был

почти круглосуточный режим, где ты успеваешь только переключаться между кофе и очередной правкой. В итоге

мультфильм вышел совсем другим — бодрым, эмоциональным и по-настоящему кинотеатральным, словно за

время паузы ему заново нашли сердце. Публика и критики приняли «Историю игрушек 2» так, будто её всегда

делали именно для большого экрана.

«Враг мой»

«Враг мой» начинается как типичная история о выживании: пилот Уиллис Дэвидж после боя оказывается один

на чужой планете, без связи и шансов быстро выбраться. Первое, что он там находит — не спасение, а такого же

потерянного врага: инопланетянина Джерибу Шигана. За этой внешней фантастикой фильм про очень земные

вещи: про страх перед чужим, про привычку заранее ненавидеть, про то, как легко ярлык заменяет живого

человека. И это должно было быть не назидательно, а через отношения двух существ, которые сперва готовы

уничтожить друг друга, а потом уже не могут жить, как раньше, потому что слишком много друг в друге увидели.

Съёмки, правда, шли не так гладко, как сама история. Фильм доверили режиссёру Ричарду Лонкрэйну, и команда

успела поработать с ним примерно шесть недель. За это время на площадке накопилось сразу всё: перерасход

бюджета, творческие споры, и главное — студия начала нервничать из-за того, что видела в отснятом материале.

Им казалось, что картинка не похожа на большое космическое приключение, которого они ждали, и в какой-то

момент терпение лопнуло.
Лонкрейна убрали, а съемки поставили на паузу. Фильм завис в состоянии «ждём нового капитана», пока не

освободится Вольфганг Петерсен, занятый «Бесконечной историей». Когда Петерсен пришёл, оказалось, что дело

не только в темпе, но и в самом взгляде на историю. Ему не понравилось, как выглядит то, что сняли до него, и

почти всё пришлось переснимать с нуля, чтобы вытащить нужный масштаб и атмосферу. Заодно он заново

выстроил акценты: меньше просто экшна «про войну людей и пришельцев», больше про то, как эти двое

меняются рядом друг с другом, как учатся доверять и слышать, даже если вчера считали это невозможным.

Старые кадры так и остались в тени — их никто не показывал ни зрителям, ни даже самим актёрам. Деннис Куэйд

позже говорил, что та версия казалась «более грубой» и что ему самому интересно было бы её увидеть, просто

чтобы понять, каким фильм мог стать до остановки и перезапуска. Именно из-за этой скрытой первой попытки

«Враг мой» и сегодня ощущается как картина с двойной судьбой: её буквально пересобрали после паузы, и в

итоге она стала куда более человеческой, чем планировалось на старте.